Василий Ливанов: «Шерлок Холмс — это не амплуа»
Нет человека, которому не был бы известен этот актер, не был бы знаком его голос с хрипотцой. Когда видишь его, так и кажется, что еще секунда, и он обязательно произнесет: «А Вы как думаете, Ватсон?..»
— За Вашими плечами — множество ролей, а Холмс и Ливанов уже давно составляют для наших зрителей одно целое. А с чего все начиналось?
— Первый раз я увидел себя на экране в кинопробах на роль цыгана к фильму «Трудное детство». Я пришел в ужас! Это был шок: я-то думал, что выгляжу совершенно по-другому, а вышло… Потом уже как-то привык, но этого первого пугающего впечатления забыть не мог долго. Идя на первые кинопробы, я уже жил ролью и поэтому совершенно не боялся. К тому же мне постоянно помогал мой партнер по фильму Евгений Леонов. Однако моя кандидатура была отклонена из-за того, что… цыган не может быть таким голубоглазым, как я. Это был единственный аргумент, и с ним ничего нельзя было поделать. Но к тому времени — мне было двадцать лет, я учился на втором курсе института — я уже твердо знал, что не смогу прожить без кино.
Хоть я и вырос в семье, в которой было уже два поколения актеров, я и не задумывался, что пойду по той же стезе. Закончил художественную школу, поступил в Институт имени Сурикова. И только потом столкнулся с кинематографом по-настоящему, сразу влюбившись в него. Подал документы в театральное училище имени Щукина и поступил. Конечно, поначалу были сомнения, как и у всякого не вставшего на ноги человека.
— Что главное в актерской судьбе: талант или постоянный ежедневный труд?
— Главное — учиться профессии. И еще должна быть страсть к своему делу, которая не дает заснуть, будит посреди ночи и заставляет просыпаться от осознания собственного несовершенства. Без этого чувства, этого факела не будет ни работы, ни семьи, ни дружбы.
Мне повезло: в жизни были бесценные годы, ставшие ступенькой формирования моего характера, становления меня как человека. Это — мое дворовое детство. И был московский двор, как маленькая страна в большом городе со своими жестокими, но справедливыми законами. Неким полем становления характера, проверки самого себя и товарищей. И мы жили в этой стране. Мои родители, по-житейски очень мудрые люди, никогда не препятствовали, не объявляли «войну с улицей»: они все понимали. Мы дружили не домами или классами, а дворами и враждовали тоже дворами. Но, несмотря на драки, случавшиеся каждый день, дружба определялась не ими, а своими неписаными законами и удивительно чистыми романтическими отношениями как между ребятами, так и с девчонками. Может, поэтому мы общаемся до сих пор. А с композитором Геннадием Гладковым мы выросли почти рядом и не только дружим, но и работаем вместе уже много лет. Очень часто друзья уговаривают меня написать книжку о том, как мы жили тогда. Действительно, рассказать можно очень много — так что, может быть, я еще и стану писателем.
— Сегодняшнему поколению очень сложно понять, что такое двор, представить его таким, каким помните его Вы. И уж тем более представить его жизнь. Чем Вы жили в то время?
— Тогда я больше всего интересовался футболом. Мы играли по шесть часов в день и расходились только с темнотой. К тому времени уже в каждые ворота было забито голов сорок. Однажды на нашем любимом футбольном поле, на бывшей Советской площади, неожиданно водрузили какой-то огромный камень — памятник Юрию Долгорукому. Вся Москва готовилась к своему 800-летию, но мы-то, несмотря на юбилей, остались без замечательной футбольной площадки!
Мое поколение выросло, охваченное не исполнившимся желанием попасть на фронт. Никогда не забуду, как в наш двор приехал новый мальчик — не старше нас, ему максимум было лет четырнадцать. А он уже успел отвоевать, ходил в военной форме, даже имел медали. До сих пор помню его взгляд совершенно взрослого человека, знающего жизнь. Он вызывал у нас огромное уважение и страшную зависть — он ведь был Там!
Мы бредили войной. «Подвиг разведчика» смотрели десятки раз и наизусть знали каждое слово из фильма.
Конечно, и любимые книжки были про войну. Кроме этого, мы читали и Дюма, и Диккенса, и Фенимора Купера. Играли в индейцев, разведчиков… Тот же Конан Дойл интересовал гораздо меньше — мы ведь мечтали о подвигах!
— А как Вы стали Шерлоком Холмсом?
— Совершенно неожиданно. На роль меня предложил мой друг, кинооператор Юрий Векслер. Тогда я как раз снимался в картине «Ярославна — королева Франции». Как Юра в грязном, обросшем усами и бородой рыцаре увидел английского джентльмена — я не знаю, это осталось его тайной. Но, во всяком случае, он сказал режиссеру-постановщику Масленникову: «Вот тебе живой Шерлок Холмс!» И тот настолько поверил в меня после первой же пробы, что роль стала моей.
Самое интересное началось потом: я столкнулся с такой вещью, как амплуа. Сыграл Холмса — и повалили предложения играть англичан. В другой раз я сыграл царя — предложения играть царей. Ну давайте я вам сыграю всех англичан на свете и всех царей, какие только были! Царь и англичанин — это не амплуа! Это стирает личность, чтобы выстоять, нужно быть очень сильным человеком.
— Как Вы относитесь к многочисленным детективам самого разного качества, заполонившим и кино и литературу?
— Один мой друг, занимающийся изучением современной американской литературы, как-то сказал мне: «В Америке появилось страшное явление — эрзац-искусство». И действительно, смотришь: вроде бы книжка и не книжка, вроде бы и фильм — и не фильм. У Юрия Олеши есть замечательная фраза: «Со мной случилась беда — я стал мыслить образами…» Именно образов, души и недостает в эрзац-детективе. Там есть бандит, есть полицейский. Между ними что-то происходит, льется много кровянки. Интересно, каким способом и кого убьют. И все. А душа человека изымается.
— Было ли в Вашей судьбе что-то, после чего Вы почувствовали себя другим человеком, то, что перевернуло Вашу жизнь?
— Ни книжки, ни фильмы моей жизни не переворачивали — если бы это произошло, я бы стал Дон-Кихотом вживую. Ее переворачивала только любовь. Моя семья и мои друзья — это то, что меня окружает, чем я всегда жил и живу.
Ирина ПЕТРОВА
Автор благодарит компанию «Союз-Видео» за помощь, оказанную в подготовке материала.